Марина Цветаева. Письма 1905-1923. Марина Ивановна Цветаева
<20 мая 1905 г.> [1]
Дорогая мама.
Вчера получили мы твою милую славную карточку. Сердечное за нее спасибо! Как мы рады, что тебе лучше, дорогая, ну вот, видишь. Бог помог тебе. Даю тебе честное слово, дорогая мамочка, что я наверное знала, что тебе будет лучше и видишь, я не ошиблась! Может быть мы все же вернемся в Россию! Как я рада, что тебе лучше, родная. Знаешь, мне купили платье (летнее). У меня только оно и есть для лета. Fr<äulein> Brinck [2] находит, что я должна иметь еще одно платье. Крепко целую!
Муся [3]
Впервые — Русская мысль. 1991. 10 мая (публ. Л.А. Мнухина). СС-6. стр. 15. Печ. по тексту первой публикации, сверенному с оригиналом (архив Л.А. Мнухина).
Коротенькое письмо двенадцатилетней девочки своей матери является самым ранним из дошедших до нас писем Цветаевой. Написано оно в расположенном недалеко от Фрайбурга пансионе Бринк, где юные сестры Цветаевы, Марина и Ася, заканчивали учебный 1904/05 год.
2-05. A.A. Иловайской
<Лето 1905 г.> [4]
Дорогая Александра Александровна.
Извините пожалуйста что мы так долго Вам не писали, но последнее время мы ни о чем другом не могли думать, как о нашем освобождении из пансионской тюрьмы [5]. Здесь в Sanct Blasien природа чудесная, темные горы, покрытые густым еловым лесом, водопады, земные долины! А воздух-то какой чудный весь пропитанный смолой. Мы весь день гуляем в лесу и вполне наслаждаемся нашей волюшкой. Да, после Insti
Ваша Маруся [9].
Впервые — СС-6. стр. 15–16. Печ. по тексту первом публикации.
1906
1-06. A.A. Иловайской
Ялта, 8-го января 1906 г. [10]
Многоуважаемая Александра Александровна!
Сердечно благодарим Вас за Ваш чудный подарок. Какая это прекрасная книга, как дивно сделаны рисунки! Мы страшно любим книги и у нас скопилась порядочная библиотека. Ваша чудная книга доставила нам огромное удовольствие. Я как раз учу историю и «Царь Иоанн Грозный» [11] пришелся мне как нельзя более кстати. Живем мы в Ялте ничего себе, учимся, ожидаем письма из Москвы всегда с большим нетерпением. Мы готовимся в мае держать экзамен; Ася во второй, а я в четвертый класс и должны много учиться. Я должна пройти программу первых трех классов в эту зиму, Ася проходит программу первого [12].
Погода у нас очень хорошая, так тепло, что ходим в сад только в платьях. Но все же как ни хороша ялтинская погода и природа, сама она, Ялта препротивная и мы только и думаем, как бы поскорей в Москву. Ведь мы уже больше трех лет не видали Андрюши [13], а Лёры [14] больше двух. И вообще, в гостях хорошо, а дома куда лучше!
Еще раз благодарим Вас сердечно за Вашу чудную книгу. Сердечный привет от мамы и нас Вам и многоуважаемому Дмитрию Ивановичу [15].
Маруся и Ася Цветаевы
Впервые — Поэт и время. стр. 62. Печ. по СС-6. стр. 16.
Письмо написано сестрами Цветаевыми.
1907
1-07. И.З. и Е.А. Добротворским
23-го декабря 1907 г.
Дорогой Иван Зиновьевич и Елена Александровна!
Как-то Вы там поживаете? [16] Не занесены ли снегом? Сегодня мы с Илюшей [17] покупали елку, немного лысую с одного бока, но все же сносную. Поставили мы ее в нашей комнате, вернее в той, где наш книжный шкаф [18]. Будет ли у Вас елка? Много ли катается Андрей? [19] Не пугаются ли его встречные? Мы тут часто Вас вспоминаем и искренно Вам завидуем. От Валерии получилось письмо недавно, содержание которого наверно расскажет Надя [20]. Мы перебесились с Асей на цветных яйцах и теперь бесимся на открытках [21].
Пока до свидания! От души желаю Вам веселых праздников и всяких благ к Новому году.
Крепко Вас целую. Передайте, пожалуйста мой привет Кате [22].
Впервые — Борисоглебье. стр. 196. Печ. по тексту первой публикации, сверенному с оригиналом (ДМЦ).
Письмо написано на художественной открытке с изображением сельского пейзажа.
1908
1-08. П.И. Юркевичу
<21 июля 1908 г. Орловка> [23]
На 18-ое июля
Когда твердишь: «Жизнь — скука, надо с ней
Кончать, спасаясь от тоски».
Нет ничего светлей и радостне́й
Пожатья дружеской руки.
Душа куда-то ввысь возносится.
И в сердце тихо произносится
Не будем строгими и зрелыми.
Пусть мы безумны, ну т<а>к что ж!
Мы знаем, правда только с смелыми,
А всё другое только ложь.
Пусть скажут: «Только безрассудные
Поверят дружеским словам».
За светлый луч в минуту трудную
От всей души спасибо Вам.
И вот теперь скажу уверенно
«О нет, не всё еще потеряно,
_____
Не вообразите о себе слишком многого, избалованный Понтик! [24]
_____
Написано в «веселом» настроении 21-го июля 1908 (после езды на конях) [25].
<Сложенный втрое лист надписан рукой Цветаевой:>
Вечерняя почта из Горбачёва [26].
«Понтику» (своеобразному пойнтеру, не вошедшему в возраст).
Впервые — Московский комсомолец. 1994. 22 нояб. (публ. Н. Дардыкиной). Новый мир. № 6. 1995. стр. 119–120 (публ. О.П. Юркевич). СС-7. стр. 711–712. Печ. по тексту публикации в Новом мире.
2-08. П.И. Юркевичу
<Таруса. 22 июля 1908 г.> [27]
Хочу Вам писать откровенно и не знаю, что из этого получится, — по всей вероятности ерунда.
Я к Вам приручилась за эти несколько дней и чувствую к Вам доверие, не знаю почему.
Когда вчера тронулся поезд, я страшно удивилась — мне до последней минуты казалось, что это все «так», и вдруг к моему ужасу колеса двигаются и я одна. Вы наверное назовете это сентиментальностью, — зовите как хотите.
Я почти всю ночь простояла у окна. Звезды, темнота, кое-где чуть мерцающие огоньки деревень, — мне стало так грустно.
Где-то недалеко играли на балалайках, и эта игра, смягченная расстоянием, еще более усиливала мою тоску.
Вы вот вчера удивились, что и у меня бывает тоска. Мне в первую минуту захотелось все обратить в шутку — не люблю я, когда роются в моей душе. А теперь скажу: да, бывает, всегда есть. От нее я бегу к людям, к книгам, даже к выпивке, из-за нее завожу новые знакомства.
Но когда тоска «от перемены мест не меняется» (мне это напоминает алгебру «от перемены мест множителей произведение не меняется») — дело дрянь, так как выходит, что тоска зависит от себя, а не от окружающего.
Иногда, очень часто даже, совсем хочется уйти из жизни — ведь все то же самое. Единственно ради чего стоит жить — революция [28]. Именно возможность близкой революции удерживает меня от самоубийства.
Подумайте: флаги. Похоронный марш [29], толпа, смелые лица — какая великолепная картина.
Если б знать, что революции не будет — не трудно было бы уйти из жизни [30].
Поглядите на окружающих, Понтик, обещающий со временем сделаться хорошим пойнтером, ну скажите, неужели это люди?
Проповедь маленьких дел у одних [31], ― саниновщина [32] у других.
Где же красота, геройство, подвиг? Куда девались герои?
Почему люди вошли в свои скорлупы и трусливо следят за каждым своим словом, за каждым жестом. Всего боятся, поговорят откровенно и уж им стыдно, что «проговорились». Выходит, что только на маскараде можно говорить друг другу правду. А жизнь не маскарад!
Или маскарад без откровенной дерзости настоящих маскарадов.
От пребывания моего в Орловке у меня осталось самое хорошее впечатление. Сижу перед раскрытым окном, — все лес. Рядом со мной химия, за к<отор>ую я впрочем еще не принималась [33], так как голова трещит.
Сейчас 9 ½ ч<асов> утра. Верно, вы с Соней [34] собираетесь провожать Симу [35]. Как бы я хотела сидеть теперь в милом тарантасе, вместо того, чтобы слышать как шагает Андрей в столовой, ругаясь с Мильтоном [36].
Папа еще не приехал [37].
Вчера в поезде очень хотелось выть, но не стоит давать себе волю. Вы согласны?
Нашли ли Вы мою «пакость», которую можете уничтожить в 2 секунды и уничтожили ли?
После Вашей семьи мне дома кажется все странным. Как мало у нас смеха, только Ася [38] вносит оживление своими отчаянными выходками. У Вас прямо можно отдохнуть.
Милый Вы черный понтик (бывают ли черные, не знаете?) я наверное без Вас буду скучать. Здесь решительно не с кем иметь дело, кроме одной моей знакомой — г<оспо>жи химии, но она до того скучна, что пропадает всякая охота иметь с ней дело [39].
Видите, понемногу впадаю в свой обычный тон, до того не привыкла по-настоящему говорить с людьми.
Как странно все, что делается: сталкиваются люди случайно, обмениваются на ходу мыслями, иногда самыми заветными настроениями и расходятся все-таки чужие и далекие.
Просмотрите в одном из толстых журналов, к<отор>ые имеются у Вас дома, небольшую вещичку (она кажется называется «Осень» или «Осенние картинки»). Там есть чудные стихи, к<отор>ые кончаются так
… «И все одиноки»… [40]
Вам они нравятся? Слушайте, удобно ли Вам писать на Вас? М<ожет> б<ыть> лучше на Сонино имя? Для меня-то безразлично, а вот как Вам?
Приходите ко мне в Москву, если хотите с Соней (по-моему лучше без). Адр<ес> она знает. М<ожет> б<ыть> мы с Вами так же быстро поссоримся, как с Сергеем [41], но это не важно.
Вы вчера меня спросили, о чем писать мне. Пишите обо всем, что придет в голову. Право, только такие письма и можно ценить. Впрочем, если неохота писать откровенно — лучше не пишите.
Удивляюсь как Вы меня не пристукнули, когда я рассказывала Соне в смешном виде Андреевскую Марсельезу [42].
Что у Вас дома? Горячий привет всем, включая туда Нору, Буяна и Утеху [43].
Ах, Петя, найти бы только дорогу!
Если бы война! Как встрепенулась бы жизнь, как засверкала бы!
Тогда можно жить, тогда можно умереть! Почему люди спешат всегда надеть ярлыки?
И Понтик скоро будет с ярлыком врача или учителя [44], будет довольным и счастливым «мужем и отцом», заведет себе всяких Ев и тому подобных прелестей.
Сценка из Вашей будущей жизни
— «Петя, а Петь!»
― «Что?»
― «Иди скорей, Тася без тебя не ложится спать, капризничает!» ―
― «Да я сочинения поправляю». ―
― «Все равно, брось, наставь им троек, больше не надо, ну а хорошим ученикам четверки. Серьезно же, иди, Тася совсем от рук отбилась». ―
― «Неловко, душенька, перед гимназистами…»
― «Ах, какой ты, Петя, несносный. Все свои глупые студенческие идеи разводишь, а тем временем Тася Бог знает что выделывает!» ―
― «Хорошо, милочка, иду…»
Через несколько минут раздается «чье-то» пенье. «Приди котик ночевать, Мою Тасеньку качать»…
― «Папа, а что это ты разводишь, мама говорила?»
― «Идеи, голубчик, студенты всегда разводят идеи». ―
― «А-а… Много?» ―
― «Много. Что
