Георг Зиммель

Избранное

Том второй

Созерцание жизни

Содержание. Четыре метафизические главы.

Глава I. Трансцендентность жизни……………………………………….…………….. 7

Глава II. Поворот к идее………………………………………..……..………………….. 25

Глава III. Смерть и бессмертие …………………………..………..………………….. 77

Глава IV. Индивидуальный закон …………………..……………………………….. 116

Проблема судьбы. Перевод А.М. Руткевича ……………………………………… 186

Индивид и свобода. Перевод А.М. Руткевича…………………………………….. 193

Фрагмент о любви. Перевод А.Ф. Филиппова………………………………………. 201

Приключение. Перевод М.И. Левиной ……………………….………………………… 212

Руина. Перевод М.И. Левиной…………………………………………….……………….. 227

Женская культура. Перевод М.И. Левиной……………………..……………………. 234

Мода. Перевод М.И. Левиной……………………………………………..………………… 266

Актер и действительность. Перевод Э.М. Телятниковой……………………. 292

Проблемы социологии

Социальная дифференциация. Социологические

и психологические исследования.

Перевод Н.Н. Вокач и И.А. Ильина

под редакцией А.Ф. Филиппова………………………………………..……………… 301

Глава I. Введение. К теории познания социальной науки………………….. 301

Глава II. О коллективной ответственности ………………………………………. 322

Глава III. Расширение группы и развитие индивидуальности .………….. 349

Глава IV. Социальный уровень………………………………………….……………. 376

Глава V. О скрещении социальных кругов……………………………………….. 410

Глава VI. Дифференциация и принцип экономии сил ……..……………….. 429

Философия труда. Перевод П.Б…………………………………………..…………….. 466

Общение. Пример чистой, или формальной социологии

Перевод Л.Г. Ионина ………………………………………………..……………………. 486

Человек как враг. Перевод и примечания А.Ф. Филиппова……………………. 501

Как возможно общество?

Перевод и примечания А.Ф. Филиппова…………………………………..…..509

Михаэль Ландман. Георг Зиммель: контуры его мышления.

Перевод М.И. Левиной …………………………………………………..………………. 527

Юрген Хабермас. Зиммель как диагност времени.

Перевод М И. Левиной …………………………………………………..………………. 539

Леонид Ионии. Зиммель: жизнь и философия…………………..………………. 550

А.Ф. Филиппов. Обоснование теоретической социологии:

Введение в концепцию Георга Зиммеля …………………………..…………. 569

Указатель имен. Составитель Е.Н. Балашова…………………………….600

От редакции……………………………………………………………………………….605

==4

==5

==6

Созерцание жизни

Четыре метафизические главы

Messo t’ho innanzi, omai per te ti ciba, Che a se ritorce tutta la mia cura Quella materia ond’io son fatto scriba

Dante*

Глава I

Трансцендентность жизни

оложение человека в мире определяется тем, что во всех измерениях своего бытия и поведения он

П

в каждый момент находится между двумя границами. Это кажется формальной структурой нашего

существования, выступающей всякий раз по-новому в многообразных областях, действиях и судьбах.

Ценность и содержание жизни и каждого ее часа ощущаются нами лежащими между тем, что выше, и

тем, что ниже; каждая мысль находится между более мудрой и более глупой, всякое владение между

более обширным и более ограниченным, любое деяние между большим и меньшим по значимости,

достаточности, нравственности. Мы постоянно ориентируемся, пусть и не в абстрактных понятиях, на

то, что «над нами» и «под нами», на правое или левое, большее или меньшее, сильное или слабое,

лучшее или худшее. Граница вверху и граница внизу являются для нас ориентирами в бесконечном

пространстве нашего мира.

Но кроме того, что мы всегда и повсюду имеем границы, мы также границей являемся. Ведь если

каждое жизненное содержание — чувство, опыт, деяние, мысль — наделены данной интенсивностью и

окраской, данным количеством и местом в каком-то порядке, то от каждого из них простираются ряды

— по двум направлениям, к двум полюсам. Тем самым каждое

1. Стол пред тобой, любое блюдо выбирай. Вся моя забота — лишь вещи, Возвестить о них — мой долг.

(итал.).

==7

содержание причастно обоим этим направлениям, которые в нем сталкиваются и им разграничиваются.

Такое участие в реальностях, тенденциях, идеях, составляющих как бы плюс и минус, два полюса

наших «здесь», «теперь» и «так», может быть достаточно темным и частичным, но оно придает нашей

жизни две взаимодополняющих, хотя и нередко враждующих друг с другом ценности — богатство и

определенность жизни. Те ограничивающие нас ряды и их части, которым мы сами указываем границы,

образуют своего рода систему координат, с помощью которой устанавливается место каждого отрезка и

любого содержания нашей жизни.

Но такое установление является лишь исходным пунктом для понимания решающей значимости

пограничного характера нашей экзистенции. Хотя граница вообще неизбежна, всякая заданная граница

может быть пересечена, любое заграждение отодвинуто, каждый барьер взорван; но каждый такой акт

находит или создает новую границу. Оба эти утверждения: что граница безусловна, поскольку ее

наличие соответствует нашему данному положению в мире, и что ни одна граница не безусловна,

поскольку всякая, в принципе, может быть изменена, раздвинута, обойдена, — оба эти утверждения

выступают как развертывание единого в себе жизненного акта.

Из бесчисленных примеров этого я выберу только один, весьма характерный для динамики этого

процесса и временной определенности нашей жизни, — пример знания и незнания последствий наших

действий. Все мы подобны игроку в шахматы: если б он с достаточной вероятностью вообще не знал

последствий одного хода, то игра была бы невозможна. Но она была бы невозможна и в том случае,

если бы такое предвидение распространялось сколь угодно далеко. Платоновская дефиниция философа,

как того, кто стоит между знанием и незнанием, относима к человеку вообще. Малейшее размышление

показывает, насколько каждый без исключения шаг жизни определяется и делается возможным в силу

нашего предвидения его последствий. Но определимым и возможным он будет потому, что мы

предвидели его до некой границы, за которой он теряется и скрывается с глаз. Не только граница между

знанием и незнанием делает нашу жизнь такой, как она нам ведома. Жизнь была бы абсолютно иной,

если бы граница была всякий раз окончательной, если бы в идущей вперед жизни — как в целом, так и в

каждом ее проявлении — сомнительное не делалось несомненным, а то, что было самой верою, не

ставилось бы под вопрос. Присущая нашим границам подвижность такова, что мы можем выразить

нашу сущность с

==8

помощью парадокса: мы всесторонне ограничены, и мы не ограничены ни с одной стороны.

Но это сразу подводит нас к следующему: наши границы ведомы нам как таковые — сначала по

отдельности, затем в целом. Лишь тот, кто в каком-то смысле перешел за границу, знает, что он

находится в границах и вообще осознает их наличие. Каспар Хаузер не знал о том, что он находился в

заключении, пока не вышел на свободу и не увидал стен темницы извне. Наш непосредственный опыт и

воображение внутреннего созерцания дают нам представление об определении вещей, которые явлены

в градациях, имеют границы величины. За какими-то пределами быстрая и медленная скорости

становятся непредставимыми; для скорости света или медленного роста сталактита у нас нет

соответствующего представления. Такие темпы непроницаемы для нашего чувства: температуры вроде

1000 градусов или абсолютного нуля, цвета спектра после красного и фиолетового для нас

непредставимы и нам недоступны. Наше представление и первичное узнавание вырезают из

бесконечной полноты действительного некие отрезки — вероятно, таким образом, что подобная

отграниченная величина достаточна для наших практических начинаний. Но уже упоминание таких

границ показывает, что мы их каким-то образом можем перейти, что мы их уже перешли. Понятие и

умозрение, конструкция и исчисление выводят нас из реальности чувственно данного мира и лишь этим

показывают нам его ограниченность, дают нам увидеть его границы извне. Наша конкретная,

непосредственная жизнь лежит между верхней и нижней границами какой-то области, но осознание их

делает жизнь абстрактной и проницательной, способной сдвинуть границу и преодолеть ее,

устанавливая самое ее наличие. Хотя жизнь ею сдерживается, стоит по сю сторону, тем же актом она

оказывается по ту сторону и видит границу одновременно изнутри и извне. Обе стороны необходимы

для проведения границы, и так же как сама граница требует двух сторон, так и единый акт жизни

включает в себя ограниченность и прехождение границы — вопреки тому, что это кажется логическим

противоречием самому понятию единства.

Такое самопрехождение духа совершается не только в отдельных отрезках, где за каждым

количественным ограничением лежит следующее и где лишь прорыв через предел выявляет его как

таковой. Даже главенствующие принципы сознания находятся во власти такого самопрехождения.

Одним из самых выдающихся прехождений границы, давшим нам иначе недоступное знание о

==9

нашей ограниченности, было расширение нашего чувственного мира посредством телескопа и

микроскопа. Ранее человечество имело определенный естественным употреблением органов чувств

мир, гармонически совпадающий со всей их организацией. Но эта гармония разрушена с тех пор, как

мы сделали себе глаза, способные видеть за миллиарды километров то, что естественно нами

воспринимается лишь на близком расстоянии, а также глаза, способные проникать в тончайшие

структуры микрообъектов, которые вообще не имеют места в нашем естественном чувственном

созерцании пространства.

Один в высшей степени рассудительный биолог высказался об этом следующим образом: «Существо с

глазами вроде гигантского телескопа было бы и во всем остальном совершенно иным, чем мы. Оно

обладало бы совсем другими способностями в практическом использовании увиденного. Оно

формировало бы новые предметы и обладало бы прежде всего несравнимо большей, нежели наша,

длительностью жизни. Наверное, фундаментально другим было бы и восприятие времени. Чтобы

осознать несоответствие между пространственно-временными отношениями в нашем и в его мирах,

достаточно вспомнить о том, что ни один костыль не даст нам возможности одним шагом покрывать

полкилометра. Даже если мы сверх меры увеличим наши органы чувств или средства передвижения, то

принципиально ничего не изменится— в любом случае они разрывают естественную целесообразность

нашего организма».

В известной степени мы превзошли наше природное бытие, т.е. взаимное соответствие нашей

целостной организации и мира наших представлений. Теперь перед нами лежит мир, который уже не

является «нашим», если мы мыслим себя как единое существо в гармоничной соотнесенности наших

составных частей. Превзойдя собственное бытие им же самим созданными силами, бросив на себя

взгляд назад, мы видим себя в неслыханном космическом умалении. Перенеся наши границы в

безмерность гигантских пространств и времен, мы возвращаемся к исчезающе малой точке. То же самое

можно сказать о нашем познании в целом. Если мы полагаем, что истина образуется путем оформления

материи мира априорными категориями, что дает нам предмет познания, то и сами опытные данные

должны иметь образную форму. Либо наш дух так устроен, что ему вообще не «дано» ничего, что не

подводилось бы под эти категории, либо эти последние изначально определяют, что может стать

данностью. Как бы ни происходило такое определение, нет никакой гарантии того, что данное — дано

ли оно

==10

чувственным или метафизическим образом — действительно целиком входит в сущностные формы

нашего познания. Как весь данный нам мир не вмещается в формы искусства, сколь мало религия

способна представить любое содержание жизни, наверное, столь же мало тотальность данного

подводится под категории или формы познания.

Тем не менее уже тот факт, что мы, познающие существа, находясь в рамках возможного познания,

вообще способны прийти к идее, что мир не входит в формы нашего познания;

тот факт, что мы, будучи сами чисто проблематичными существами, можем мыслить данность мира,

каковую мы мыслить как раз не можем, — именно это является выходом духовной жизни за

собственные пределы, прорывом к лежащему по ту сторону. И это — прорыв не какой-то единичной

границы, но границ вообще, акт самотрансценденции, устанавливающий имманентную границу, будь

она действительной или только возможной.

Данная формула подходит для любого оформления всеобщего. В односторонности великих

философских систем находит свое недвусмысленное выражение связь между многозначностью мира и

нашими ограниченными возможностями его истолкования. Но то, что мы знаем об этой

односторонности, причем не об отдельных ее примерах, но о принципиальной ее необходимости — как

раз это ставит нас над односторонностью. Мы отрицаем ее в то самое мгновение, как о ней узнаем, не

переставая при этом пребывать в односторонности. Только это освобождает нас от отчаяния по поводу

нашей ограниченности и конечности: то, что мы не просто заключены в границы, но осознаем их, а тем

самым из них выходим. Знание о нашем знании и незнании, а затем и знание об этом объемлющем

знании и т.д., вплоть