времени.
– Да, – рассудил благоразумный, – пусть лучше я сам приближусь к соблазну, но не оставлю человека совсем ослабевшего. Нет, не покину его, – пойду с ним и буду ждать, когда ум и чувства его опять придут в светлое состояние.
Встал благоразумный брат и пошел в город вместе с страстным братом.
Идти им было трудно, ибо путь был не мал, а страстный «бежа скоро», и как пришел в город, – сейчас же «скочи в ограждение садовное», откуда неслися «плесканья и песни» и виделись женские лица и плещи. А благоразумный брат сел на пыльной дорожке пред этим «ограждением», набрал горстями земляной пыли, зарыдал и стал насыпать себе пыль на голову.
Люди, проходя, спрашивали его: о чем он плачет? А он им отвечал по правде: «Любимый брат мой, долго живший чистою жизнью, вошел вот туда, в садовное ограждение». Люди над ним смеялись, говорили: «Что же тебе? Иди и ты туда же и повеселись там вместе со всеми с нами». И сами туда же входили, а благоразумный брат все сидел в пыли и все плакал.
Так прошла целая ночь, а брат, «вскочивший в ограждение», все еще не выходил оттуда, пока на небе засветился новый день, и тогда вывалила из «ограждения» большая толпа мужчин и все шумели и ссорились, и в их-то беспорядочном обществе находился страстный брат, с бледным лицом, помятыми волосами и угасшим взором. И чуть только страстный брат вышел, – благоразумный брат вскочил и бросился к нему с радостью и заговорил:
– Для чего ты так долго там оставался! насилу я тебя дождался! Хорошо, что ты наконец вышел: конечно, ты видишь теперь, как это гадко, и может тебя погубить. Пойдем скорее отсюда назад в нашу пустыню!
– Ax, отстань ты пожалуйста! – отвечал страстный брат. – Это совсем не так гадко, как ты воображаешь. Мне там, напротив, очень понравилось, и я ни за что теперь не пойду в пустыню, а ты, если хочешь, уходи. Я тебе не препятствую.
Как благоразумный брат ни уговаривал страстного – все оказалось безуспешно: страстному так понравилось в «ограждении садовнем», что он совсем пришел в исступление и уже не боялся ни суда божия, ни вечных мук, и ни за что не хотел возвращаться с благоразумным в пустыню. Он слушал благоразумного молча, а сам в себе только и помышлял о том, чтобы как-нибудь поскорее скоротать день, а потом опять попасть в ограждение, об удовольствиях которого он чем больше думал, тем большую к ним чувствовал несытость.
Видя такое страшное исступление несчастного, благоразумный брат перестал его и уговаривать идти в пустыню, но опять стал вопрошать самого себя: можно ли ему оставить друга и брата в таком неистовстве? и, обдумав дело с разных сторон, благоразумный брат увидал, что тот без него тут и погибнет в беспутстве, и решил сам с ним оставаться, пока над тем пройдет это «обладание».
Но чтобы жить в городе и при том еще веселиться в «ограждении», надо было иметь деньги, а у пустынных братьев запасных денег не было, и вот они стали оба наниматься на работы. И оба работали во всю силу, как благоразумный, так и страстный, а вечером страстный брат забирал себе и свой заработок, и заработок своего благоразумного брата и ночью все это истрачивал на свои удовольствия в «ограждении». Благоразумный же брат не жалел этого и о деньгах своих со страстным не спорил; но он жалел его, что тот так нравственно пал и всякий день все глубже и глубже погружается в смрадное болото порока, о котором благоразумный брат сам не имел никакого познания и изумлялся силе греха, так страшно возобладавшего над братом. Но при всем этом он верил, что любовь его как-нибудь спасет одержимого, и когда страстный входил в «ограждение», благоразумный садился при дорожке против этого «ограждения», насыпал себе на голову дорожной пыли и горестно плакал. Страстный это видел, но не останавливался и скорой стопою уходил внутрь «ограждения».
Так каждую ночь – один гулял, а другой оплакивал его безумие.
Днем братья между собою уже не говорили, а становились на работу молча и уходили молча, и благоразумный брат никогда более не укорял страстного. И это, наконец, так тронуло страстника, что тот однажды бросился благоразумному в ноги и воскликнул:
– Брат мой любимый! Ты уязвил своим терпением душу мою! Возьми меня в свою власть и сделай со мною, что хочешь! Я не хочу оставаться таким, каким сделался, но не могу собой править.
Тогда благоразумный брат сейчас же поступил, как почитал за лучшее: он взял страстного прямо от ворот «ограждения», где с тем произошел спасительный перелом, и увел его из города в пустыню и «тако приобрел себе брата своего».
Видев же безумную страстность несчастного, благоразумный брат и в пустыне не оставил его на жертву его собственной воле, а заключил его в тесную пещерку, где тот через малое время много преуспел и скончался.
8) Апреля 15. Два монаха, живя вместе, вдруг оба наскучили одиночеством и пошли в город. Там они сейчас же взяли себе двух женщин и устроились так, чтобы жить с этими подружиями, а обеты свои оставили. Но скоро они увидали, что жить с женщинами совсем нe гак легко, как они ожидали, а что это довольно хлопотливо, что женщины требуют себе того и другого, и по добру хороших внушении не слушаются, а надо их много усовещмать и понуждать к покорности, а через то от совместного сожительства с ними получается не столько удовольствия и радостей, сколько беспрестанных досаждений. Монахи нашли, что им не совладать с семейным житьем, и опять сговорились друг с другом покинуть взятых женщин и убегала от них назад в монастырь и там рассказали про все, что с ними было во время их блуждения, и принесли покаяние. Старшие их приняли и посадили в затвор и оставили каяться, а когда минуло время их наказания, то пришли на них посмотреть и увидели, что заключение оказало на них совершенно различное влияние: один согрешивший монах весь исхудал и истомился, а другой, напротив, был телом бодр и лицом весел. Спросили исхудавшего: «что тебе бысть?» Он отвечал: «Кость моя прильне к гортани, егда вспоминаю, чту сотворих». Тогда спросили о том же бодрого, а тот отвечал: «Я все радуюсь, от какой беды меня Господь спас».
Старцы обсудили оба ответа и нашли, что «оба брата пришли равно в хорошее понятие».
9) Мая1. Два брата, живучи в ските, занимались искусным рукоделием и один раз, наготовив работ, пошли оба в город, чтобы продать свои произведения. Тут они, как только вступили в городские ворота, сейчас же и разошлись в разные стороны; один пошел в улицу, которая шла от ворот направо, а другой – в улицу, которая шла влево. И весь день они друг друга не видели. Когда же настало уговоренное время, чтоб им сойтись в условленном месте и идти назад в скит, брат, пошедший влево, сказал другому, пошедшему вправо:
– Знаешь ли, со мною случилось нечто такое, после чего я уже не могу идти назад в скит.
– Что же это такое с тобою случилось? – вопросил второй брат.
– А то, что когда мы с тобою расстались, то я встретил очень красивую женщину и поддался соблазнительному влечению, и вот мой обет целомудрия мною нарушен.
– Это очень дурно, – отвечал другой брат, – но уж если это случилось, то тем скорее должно тебе спешить отсюда в нашу пустыню.
– Нет, брат возлюбленный, – отвечал падший: – я уже не решусь теперь оскорбить наше чистое жилище своим присутствием.
Брат же, ходивший в улицу направо, еще настойчивее звал его скорее идти в пустыню и сам тянул его за руку, но падший не шел и отвечал:
– Нет, тебе самому будет тяжело со мною. Ты – чистый.
Тогда второй брат «помысли мало и отвеща»:
– Не сокрушайся о том, что мне будет тяжело в твоем присутствии, ибо когда мы с тобою сегодня расстались и ты пошел налево, а я понес свои рукоделья направо, то со мною в правой стороне города случилось как раз то же самое, что случилось с тобой в левой.
Тогда первый брат ободрился и воскликнул:
– Значит, мы равны!
– Да, оба мы равны, ибо оба пали.
– Что же мы теперь сотворим далее?
– Пойдем оба, как равные, вместе в свой скит и оба вместе покаемся старцам.
– А что же нам будет от старцев?
– А уж чту будет, то будет одинаково, что одному, то и другому. Не робей – перенесем вместе по заслугам нашим, а как я старше тебя, то верно мне сделают наказание строжайшее, а тебя, младшего, – накажут полегче.
Брат, ходивший влево, «умилился» и пошел в скит. Там с ними вышло, как говорил второй брат, который собственно не был грешен, но только сказал на себя грех для того, чтобы поддержать дух падшего брата, и тем не допустил его до отчаяния.
10) Мая 21. Один брат вышел из скита на реку, чтобы почерпнуть воды, и вдруг заметил гам на берегу «жену перущу ризы», то есть прачку, моющую одежды, и «прилучися брату пасти с нею». По совершении же этого греха, брат зачерпнул воды и понес водонос в скит свой, но его облепили бесы и стали кричать ему в уши: «Чего идешь в скит! Тебе там теперь уж не место; оставайся теперь с прачкой!»
Брат этим очень смутился, но сейчас же понял, что бесы этак хотят совсем отбить его от пути спасения, и сказал.
– Чего вы ко мне вяжетесь и для чего мне досаждаете! Я не хочу отчаиваться.
И с тем он пришел в свою келью и «безмолвствовал», но согрешение его открылось одному старцу. Тогда брат покаялся и рассказал, что он скрывал свой грех, боясь, как бы не впасть в отчаяние. Старец похвалил его «рассуждение».
11) Мая 24. Один старец, проведя всю жизнь в ските, пошел раз в Александрию продать свое рукоделие и там увидел, как один монах входит в корчму. Пустынник сел против двери, в которую вошел александрийский монах, и стал дожидаться, пока тот выйдет. Когда же монах через некоторое время показался на пороге, скитник бросился к нему, обхватил его руками и, удерживая его, стал говорить:
– Чту ты, несчастный, делаешь! Или ты не ведаешь, что носишь ангельский чин! Зачем же ты лезешь во вражьи сети, для чего входишь в корчемницу, где сходятся неподобные
