не думаю, — ответил он наконец.

Сидни резко обернулся, присел на подоконник и с интересом прислушался.

— Булла Regnans in Excelsis — старый список, вряд ли Джером Джилберт привез его с собой. Да миссионеры и не берут с собой ничего, что могло бы их скомпрометировать. Таков приказ магистра ордена, и Джилберт не проявил бы подобной неосмотрительности. Возможно, копия принадлежала Эдмунду Аллену или кому-то еще из сочленов. Не имеет значения.

— А вы знаете, что двух преподавателей-католиков и того мальчишку из Линкольна он не убивал?

— Разумеется, знаю.

— В таком случае… В таком случае он был казнен за преступления, которых не совершал?

— Правительство ее величества никого не преследует за веру, — нетерпеливо ответил министр. — Такова официальная линия, и нам важно почаще напоминать об этом народу, чтоб не плодились мученики. Если люди поверят, что иезуиты готовы убивать ради своей веры, это будет весьма полезно нашему делу.

— Значит, опять пропаганда, — разочарованно выдохнул я.

— Война идет за умы. Нужно убедить людей в том, что они должны хранить верность короне. Это надежнее, это выгоднее, наконец. И не важно, какими методами мы пользуемся. Вы сами видели, Бруно. В тот момент, когда приговоренному отрубают голову, толпа орет в один голос: «Изменник! Изменник!» — это их забавляет. Но когда казнили этого Джилберта, все примолкли, вот о чем придется побеспокоиться Тайному совету. Что значит, если народ безмолвствует? Это значит, что зрители не одобрили расправу, она показалась им чересчур жестокой. Еще одна такая ошибка, и люди обернутся против нас. — Уолсингем покачал головой. — Сколько раз я настаивал: вешайте их, и пусть они умрут в петле, а не под пытками. Но нет, все возражали. Теперь-то совет поймет, что я был прав.

— Да, такая смерть чересчур жестока, — подхватил я.

Уолсингем, непредсказуемый человек, обрушился на меня:

— Чересчур жестока? А что они делали с протестантами? Сжигали, резали! Вы же сказали мне, что он хладнокровно убил того юношу, Томаса Аллена! Что он замышлял убийство девицы, хотя она беременна от него! Филип подтвердил, что Джилберт пытался убить и вас. Невинной овечкой его не назовешь, Бруно. Бросьте его жалеть.

— Пожалуй, так, — согласился я, опуская глаза.

— Тяжелое зрелище, — продолжал Уолсингем уже помягче, быстрым движением касаясь моей руки. — Вы считаете меня варваром — заставил на такое смотреть. Но я предупреждал вас, когда вы поступали на службу ее величества: это нелегкий путь. И я хотел, чтобы вы видели все.

— Он хорошо умер, — внезапно вмешался Сидни, как будто он только об этом и думал последний час. — Умер достойно.

— Да, и в Тауэре он тоже отлично держался, — уважительно подтвердил Уолсингем. — Его хорошо подготовили в Реймсе, научили справляться с болью. Ни одного имени мы от него не узнали, сколько ни возились с ним.

Я содрогнулся, припомнив окровавленные пальцы Джерома. Лучше уж не думать, как именно «возились с ним».

— Что станет с Софией? — задал я вопрос и, чтобы скрыть смущение, попытался отпить из стакана.

— С дочерью Андерхилла? Когда она оправится после родов, ее допросят. — Уолсингем поморщился, увидев ужас на моем лице, и добавил: — Полагаю, она будет отвечать охотно, ведь она добровольно рассталась с бумагами. Быть может, она сумеет назвать нам другие имена, кроме тех, что удалось разузнать вам и Уолтеру Слайхерсту.

Министр пронзил меня пристальным взглядом, и я не выдержал, потупился. То ли Сидни все же сказал ему, что я пытался выгородить Софию, приписав ей выдачу бумаг, то ли Уолсингем и сам догадывался, что я утаил кое-что, когда явился к нему после возвращения из Оксфорда. Он мог узнать эти же имена от Слайхерста или Андерхилла. Ричард Годвин, Хамфри Причард, вдова Кенни… И все же я надеялся, что эти люди останутся в безопасности.

— Слайхерст — ничтожество! — прорвало вдруг Сидни, он отодвинулся наконец от подоконника и подошел к столу за очередным стаканом вина. — Иезуит торчал прямо у него перед носом, а он и не заподозрил ничего. Зато Бруно он выдал как главного католика! Ни гроша ему больше не давать, вот что я скажу!

Уолсингем ответил вздохом.

— Не лучший из моих оксфордских осведомителей, что верно, то верно, — признал он. — Пару лет тому назад он предложил свои услуги, чтобы расплатиться с долгами. Подставил Эдмунда Аллена — грубо подставил, прочие паписты в Линкольне от этого лишь глубже затаились. Коллеги его терпеть не могли, никто ему не доверял, и все его сведения — лишь догадки да пьяные сплетни из кабаков. Как раз перед вашим приездом я предупредил его, что больше он не получит жалованья, если ничего ценного нам не представит, — вот он и кинулся отрабатывать деньги.

— Знай я, что он у вас на службе, мне было бы проще, — заметил я, стараясь, чтобы голос мой не прозвучал чересчур жалобно. — Я-то поначалу принял его за убийцу.

Уолсингем снисходительно усмехнулся, но, когда он ответил, я отчетливо расслышал предостережение:

— У каждого свои секреты, Бруно. Он мог оказаться убийцей, кто его разберет. Мне было важно, чтобы личные отношения не повлияли на ваше расследование.

— Никогда! — заверил я его, но в глаза поглядеть так и не смог.

— Очень надеюсь, — веселее подхватил министр. — А теперь, Бруно, возвращайтесь во французское посольство. Из Парижа приходят тревожные известия: партия Гизов укрепляется и злоумышляет против нашего королевства. Сойдитесь ближе с послом и постарайтесь выяснить побольше.

— Изо всех сил постараюсь, ваша милость! — пообещал я.

— Вот и хорошо. — Уолсингем грузно поднялся на ноги. — А теперь Филип сообщит вам какую-то приятную новость.

Он поощрительно глянул на Сидни, и тот дружески облапил меня.

— Мой старый наставник, Джон Ди, желает как можно скорее познакомиться с тобой, Бруно. Он покажет тебе все сокровища своей библиотеки. Он живет в Мортлейке, всего в миле отсюда. Мы поедем к нему прямо сегодня, если ты не против.

— Если я не против?.. — Только это и могло вернуть меня к жизни.

Хотя Сидни и называл казнь Джерома Джилберта моим триумфом, но с тех пор, как мы вернулись из Оксфорда, меня преследовало тягостное чувство, что я, наоборот, потерпел поражение. Глубокая тоска охватывала меня при мысли о стольких понапрасну загубленных жизнях; даже книги перестали меня интересовать. Я часто думал о Софии, о том, как сложится теперь ее судьба, — думал до тех пор, пока не испугался: показалось, меня больше уже ничто никогда не будет радовать. Но вот появилась возможность осмотреть библиотеку доктора Ди, и любопытство, мой верный, неразлучный спутник, вернулось ко мне. Быть может, королевский астролог выяснил, кто отнял у него на большой дороге книгу Гермеса Трисмегиста и куда она могла деться?

Сидни накинул плащ, Уолсингем на прощание пожал мне руку. Его бездонные глаза глубоко заглянули в мои.

— Вы показали себя стоящим человеком, Бруно, — прямо-таки с отеческой гордостью похвалил он. — Филип рассказал мне, как вы рисковали жизнью, чтобы изобличить этого попа, и Тайный совет вынес вам особую благодарность. Я надеюсь на долгое и плодотворное сотрудничество с вами.

Хотя я и не был дипломатом, но предпочел не сообщать, что жизнью я рисковал ради книги и красивой девушки: что пользы говорить об этом, когда ни ту ни другую я не добыл. Пусть уж считается, что все произошло ради вящей славы Англии. Я с вежливым поклоном принял похвалу. Сидни придержал для меня дверь, и мы вышли.

И если из тех кровавых событий, очевидцем которых я стал в Оксфорде, можно извлечь хоть малое благо, то для меня благом будет приобретенная мной уверенность, что ныне, более чем прежде, христианский мир нуждается в новой философии, которая сблизит нас всех, когда мы выйдем из мрака религиозных войн к просвещению. Человечеству необходимо осознать свое единство и единство Бога, как бы по-разному мы ни называли Его и ни молились Ему.

И мне, Джордано Бруно из Нолы, предстоит написать книги, которые разожгут это пламя просвещения в Европе, а с помощью Уолсингема я надеюсь передать свои книги в руки монархини, чей разум достаточно ясен и светел, чтобы постичь мою мысль.

А когда я буду писать Софии, я поведаю о мужестве Джерома в последний его час, но также постараюсь внушить ей мысль, что надежда на лучший мир не должна угаснуть никогда.

Примечания

1

Ну вот (ит.).

2

Об обращении небесных сфер (лат.).

3

Заочно (лат.).

4

Бенанданти — «отправляющиеся на благое дело», последователи колдовского земледельческого культа, процветавшего в итальянской области Фриули. (Здесь и далее прим. ред.).

5

Бог с тобой (ит.).

6

Добрый вечер, синьор Бруно, и добро пожаловать (ит.).

7

Рад знакомству (ит.).

8

О тайной философии (лат.).

9

«События и памятники наших последних и опасных дней» и «Книга мучеников» два названия одного и того же труда писателя и историка Церкви Джона Фокса (1516–1587).

10

Добрый день (ит.).

11

Прощайте, мой доктор! (ит.).

12

Молись за нас (лат.).

13

Добрый день, синьорина (ит.).

14

Милый доктор! (ит.).

15

Добрый вечер (ит.).

16

Господь разрази этих англичан! (ит.).

17

Ведут себя как псы бродячие (ит.).

18

Ослы буквоеды! (ит.).

19

Св. Игнатий Антиохийский. Послание к римлянам, IV.

20

Возлюбленный (ит.).

21

Тебя Бога хвалим (лат.).

22

Об обязанностях (лат.).

23

Такой пищи не дашь и собаке (ит.).

24

Ассизы — в Англии выездная сессия суда присяжных.

25

Благослови, Господи, нас и дары Твои (лат.).

26

Кои мы получили от щедрот Твоих (лат.).

27

Через Христа, Господа нашего, аминь (лат.).

28

Господи, друг мой (ит.).

29

Итальянский англичанин (ит.).

30

Иов, 28: 17–18.

31

Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа. Аминь (лат.).

32

Приступаю к алтарю Божьему (лат.).

33

Се Агнец Божий, взявший на себя грехи мира (лат.).

34

Благодарение Богу (лат.).

35

Благословим Господа (лат.).

36

Дерьмо! (ит.).

37

Царящий в небесах (лат.).

38

В руки твои, Господи, предаю дух мой. (лат.).